Гюлен, Конфуций и Платон об образовании
Предыдущая глава завершалась вопросом о происхождении благородных мужей, философов-царей или наследников Земли. Это те названия, которые Конфуций, Платон и Гюлен соответственно дают своим видениям идеального человека, которому суждено повести за собой общество, если оно, общество в целом, должно стать хорошим и справедливым. Где эти люди? Как нам обрести их? Где мы можем их отыскать? Ответ, разумеется, очевиден, пусть даже и не очень утешителен. Они – это мы, точнее, нам следует стать ими.
Цель всех трех систем образования – чтобы все люди в максимально возможной степени воплотили в себе образ идеального человека. Фраза «в максимально возможной степени», однако, показывает, что многие люди, возможно, даже большинство, не достигнут этого высокого уровня возможностей человека. Как мы видели в начале предыдущей главы, Конфуций, Платон и Гюлен четко проводят различия между зрячими и слепыми, между массами обычных людей, сосредоточившихся на земных реальностях, и теми немногими, кто стремится к более высоким вещам. Так что, хотя у всех есть потенциал стать, благодаря их врожденной человеческой натуре, идеальными людьми, большинство не сделают этого, или же добьются этого лишь частично или непоследовательно.
Для тех, кто сумел все-таки реализовать человеческий идеал, по-прежнему остается злободневным вопрос: Как они сделали это? Какие методы или механизмы поставили их в такое положение, что они смогли развить себя до такой степени? Ответ один и тот же от каждого из участников нашего «триалога»: благодаря образованию. Образование – вот то широкое основание, на котором покоятся любые усилия реализовать полную или идеальную человечность. И Конфуций, и Платон, и Гюлен формулируют свои особые теории обучения, укладывающиеся в их мировоззрения, причем укладывающиеся настолько, что без этого компонента – образования – рушится все здание системы. Более того, каждый из них видит и формулирует особый тип образования, который выявит или максимизирует высочайшие возможности достичь того уровня развития характера человека, к которому он стремится. Иными словами, для Конфуция, Платона и Гюлена тщательно выверенное и направляемое образование является главным условием развития высочайшего человеческого идеала. Следовательно, социальные структуры должны быть изначально построены вокруг механизма такого образования, чтобы общество смогло выдвинуть из своей среды своих собственных лучших и высочайших лидеров.
Как мы видели в предыдущей главе, конфуцианство существует в качестве общественно-политической теории в такой же, если не в большей, степени, как и в качестве религиозной философии. Формулируя различия между обычными людьми, с одной стороны, и «благородным мужем», с другой, Конфуций развивает мысль, что гармония в общественной и политической жизни народа наступает тогда, когда правят «благородные мужи». Следуя этим идеям, конфуцианство многие века существует в Китае в качестве философской теории общественного и политического развития, которая дает людям образование, чтобы приготовить их к различным уровням государственной службы, вплоть до постов ближайших советников императора.
Конфуцию, однако, были интересны все люди в целом, а не только будущие правители, и все общество в целом. Дэвид Хинтон в предисловии к своему переводу «Бесед и суждений» объясняет, что для Конфуция ритуал охватывал значительно более широкую сферу, чем просто говорить подобающие слова старшему или носить одежды соответствующих цветов во время праздника. Ритуал включает в себя соответствующее положение личности в сложной паутине взаимоотношений, которые составляют человеческую жизнь, – взаимоотношений с родителями, братьями и сестрами, старшими родственниками, имперскими властями, уважаемыми историческими текстами и т.д. Жить жизнью ли, или соответствия ритуалу, в этом смысле, естественно, означает вовлечение широкого круга эгалитарных принципов, в которых и был в основном заинтересован Конфуций. Это такие принципы, как общественная справедливость, правление в соответствии с тем, что приносит добро всему обществу (а не только правителям), а также та роль, которую играют интеллектуалы в руководстве обществом и критике правительства. Хинтон пишет:
«Для Конфуция сообщество ритуала зависит от этих эгалитарных элементов, и они, в конечном счете, полагаются на образование и развитие членов сообщества. Назвать вклад Конфуция в этом плане эпохальным значит недооценить его. Он был первым профессиональным преподавателем в Китае, основателем идеи широкого морального обучения, и, помимо этого, он создал классические тексты, которые определили суть содержания этого образования. И, словно этого было недостаточно, он также установил долгосрочный принцип эгалитарного образования: все люди должны получать образование в том или ином виде, и это является необходимостью для здоровья морального сообщества.
Он сконцентрировал свое внимание на образовании интеллектуалов, которое было, по необходимости, гораздо более глубоким, чем образование для широких масс, но он считал, что даже такое образование должно быть доступно каждому, кто к нему стремится, каким бы низким ни было происхождение этого человека. Надо отметить, что не только сам Учитель происходил из достаточно скромной среды, но и большинство его учеников тоже»[1].
Конфуцианское преклонение перед образованием, по сути своей, есть преклонение перед человеческой сущностью, перед самими людьми и их сообществом и перед человечностью как главной моральной добродетелью, которая одновременно определяет, что значит быть человеком, и является якорем для хорошего, стабильного общества. Без этой базовой основы общество просто не работает, поскольку люди, его составляющие, функционируют едва ли на уровне, который можно назвать «человеческим».
Комментаторы как внутри китайской традиции, так и вне ее обычно называют конфуцианского благородного мужа «ученым» – из-за очень высоких требований к уровню образования, которого должны были добиться те, кто хотел достичь хоть какого-нибудь положения на государственной службе. Более того, для Конфуция образование является мерилом любой добродетели. В «Беседах и суждениях» приводится такой эпизод:
«Учитель спросил:
– Тебе приходилось слышать о шести заповедях и их шести обманах?
– Нет, – ответил ученик Лю.
– Тогда садись, и я расскажу тебе, – сказал Учитель. – Любить человечество и не любить учение: это обман глупости. Любить мудрость и не любить учение: это обман расточительности. Любить искренность и не любить учение: это обман введения в заблуждение. Любить точность и не любить учение: это обман нетерпимости. Любить храбрость и не любить учение: это обман бесчестности. И любить решительность и не любить учение: это обман опрометчивости»[2].
Здесь Конфуций объясняет, что попытка реализовать какие-либо добродетели жизни и службы без учения есть вариант обмана, введения в заблуждение. Добродетели каким-то образом не становятся добродетельными, если их не сопровождает учение, или образование, или если они не получены посредством учения (образования). В другом месте «Бесед и суждений» Конфуций говорит:
«Я проводил дни без пищи и ночи без сна, надеясь очистить свои мысли и прояснить сознание. Однако это не приносило мне пользы. Подобные поступки – они не могут нисколько сравниться с усердным учением»[3]. Усердное учение и образование развивают моральные добродетели – чистоту сердца и помыслов. Традиционное аскетическое поведение, такое как пост или лишение сна, неэффективно.
Конфуцианские «благородные мужи» старательно изучали и применяли на практике то, что позже стали называть классическими конфуцианскими текстами, или конфуцианским каноном. С течением времени тексты, включенные в канон, расширялись, но самая древняя и почитаемая часть канона, которую часто называют «писанием», включает в себя пять текстов: «Шу Цзин» («Книга истории»), «Ши Цзин» («Книга песен»), «И Цзин» («Книга перемен»), «Чун Чиу» («Весны и осени») и «Ли Цзин» («Книга Ритуала»)[4].
Конфуцианские благородные мужи были учеными, чьи познания в текстах этих и других книг позволяли им стать достойными, служить в качестве государственных чиновников, губернаторов провинций и советников императора. В различных текстах конфуцианского канона содержится много указаний на то, как развивать такие черты характера, которые будут соответствовать классическим добродетелям – человечности, приличиям, благоразумию, честности, неподкупности, бережливости, сыновней почтительности, благожелательности, дисциплине и искренности. Помимо этого, они в совершенстве должны изучить музыку, поэзию и другие вещи. В «Беседах и суждениях» мы читаем:
«Учитель сказал:
– Как это получилось, ученики мои, что никто из вас не изучает «Песни»? Через «Песни» вы можете вдохновлять людей на то, чтобы они обращали свои взгляды внутрь себя, сводить людей вместе и давать им возможность высказать их беды. Через «Песни» вы служите своему отцу, когда вы дома, и вашему господину, когда вы вне дома, и вы изучаете названия бесчисленных птиц и животных и растений.
Затем Учитель сказал своему сыну Бо Юю:
– Изучил ли ты «Чжоу Нан» и «Шао Нан» (две первые главы в «Книге Песен». – Прим. авт.)? Пока ты не изучил, по крайней мере, их, ты будешь жить так, словно ты стоишь лицом к стене»[5].
Здесь мы видим, что изучение «Книги Песен», т.е. музыки и поэзии, жизненно необходимо для саморазвития, умения править и службы – как собственной семье, так и императору. Без этих навыков жизнь становится подобной пребыванию «лицом к стене». Здесь очевиден резонанс с платоновской аллегорией пещеры. Не освоив, по крайней мере, первые главы «Книги Песен», будущий благородный муж похож на обитателей пещеры Платона, которые застыли, рассматривая тени на стене, словно это кульминация всей реальности. Только благодаря учению человек может отвернуться от стены и отправиться навстречу свету познания. Только те, кто обладает познаниями, могут восполнить потребность общества в крепких семьях, хороших правителях и императоре, окруженном мудрыми советниками. Без этих качеств общество погружается в хаос.
Путь к образованию через классические тексты заставлял сделать больше, чем просто изучать искусство или науку управления. Конфуцианское образование отнюдь не так узко по определению. Как указывают даже названия классических книг конфуцианского канона, ученые-конфуцианцы изучали самые различные дисциплины: музыку, поэзию, историю и ритуал, – что с первого взгляда может показаться необязательным для получения познаний в сфере управления. Ученые были хорошими исполнителями на различных музыкальных инструментах, были превосходными стихотворцами и чтецами поэзии, становились искусными каллиграфами… Вот только несколько из необходимых сфер познания, требуемых от ученого в конфуцианском смысле. Теория конфуцианства утверждает, что подобное образование и обучение развивают сложный характер в необходимом направлении. Мы видим намек на это в отрывке из «Бесед и суждений»:
«Говорят: ритуалы, ритуалы! Разве это только приятное взору зрелище яшмы и шелка? Говорят: музыка, музыка! Разве это только ласкающие слух звуки струн и колоколов?»[6].
Здесь звучит намек на то, что преподается нечто большее, нежели просто механизм ритуала или музыки. Разумеется, в ритуале и музыке есть изначальные ценности, которых достаточно, чтобы оправдать стремление изучать их. Однако Конфуций здесь высказывает идею, что обучение этим предметам позволяет добиться еще чего-то, помимо уровня соответствия в одеждах или игры на различных музыкальных инструментах. Уже процитированный выше отрывок о «Книге Песен» содержит аналогичное предположение, а именно, что обучение музыке обеспечивает нечто в образовании, что выходит за рамки обычного исполнения песен или истории музыкальной традиции.
Здесь мы видим проблески того, что Конфуций говорит о человеческой натуре и ее глубине. Изучение музыки, поэзии и ритуала дает механическое овладение музыкальными инструментами, словами и действиями, что само по себе, разумеется, полезно. Однако на более глубоком уровне овладение этими предметами развивает человечность характера, что гораздо более важно. Музыка раскрывает часть человеческого духа так, как это не может сделать ничто другое. Владение каким-либо музыкальным инструментом и понимание музыки на высоком уровне требует возвышенного обучения для вознесения самой трепетной части человеческой натуры. То же самое относится к поэзии или каллиграфии. Обе они требуют чрезвычайно тонких и отточенных возможностей осознания и выражения духа как на уровне механического движения руки или говорящего голоса, так и на уровне души.
(К сожалению, объем текста в этой главе не позволяет провести интересного, на мой взгляд, сравнения между артистическими достижениями ученых-конфуцианцев и исламскими каллиграфами, ведь и те, и другие находят источник своего вдохновения в соответствующих философских или религиозных воззрениях. – прим. авт.).
Это одно из основных положений мировоззрения Конфуция. Благородные мужи становятся таковыми благодаря развитию этой первоначально присутствующей способности в себе, способности, которую они разделяют со всеми людьми, но которую только они актуализировали в себе благодаря образованию и дисциплине. По мере того как они развивают в себе эти возможности, растет их влияние на других людей, поскольку все люди, и образованные, и необразованные, обладают натурой, которая откликается на музыку и другую красоту. Как указывает приведенный выше отрывок, музыка подсказывает людям, что надо заглянуть внутрь себя, объединиться с другими и выражать свои чувства. Ученые, овладевшие искусством музыки, вызывают вдохновение у других людей. Эта способность составляет часть их те, о чем уже говорилось в предыдущей главе.
Конфуцианские «благородные мужи» олицетворяли интеллектуальный и моральный идеал человека в китайской мысли на протяжении многих веков, фактически до прихода к власти председателя Мао и коммунистов. Эти обладатели литературного образования и морального превосходства определяли истинную человечность в ее самой величественной, возвышенной форме, и складывается картина высокой интеллектуальной и артистической утонченности, тщательной культивации личности, изысканной пристойности и формы, а также великолепной моральной элегантности. Более того, этого удавалось достигнуть благодаря неустанному учению и постоянной практике, т.е. их собственными усилиями.
Многие гуманистические системы, как и конфуцианство, ставят на первое место то, чего человек добился собственными усилиями, в противовес тому, что достигнуто благодаря помощи Господа или судьбе. Конфуций говорит нам, что основная человеческая натура одинакова для всех. То, что в итоге отличает людей друг от друга, это учение и практика, которыми они занимаются благодаря своей собственной решимости. Такие люди по праву владеют титулом «благородные мужи», и прочие, кто не достиг такого отличия, должны быть благодарны, если ими будут править такие люди, и рассматривать их в качестве примеров истинной человеческой жизни и подобающего поведения. Согласно Конфуцию, характер благородного мужа оказывает что-то вроде морального воздействия на тех, кто окружает его, так что они сами ощущают стремление совершать благородные поступки или, по крайней мере, воздерживаться от низких. Это люди, улучшающие не только свою собственную жизнь, они улучшают жизнь тех, кто их окружает, благодаря своему примеру и управлению. Как идеальные люди, актуализировавшиеся в общественной и политической жизни, они становятся примером возможностей образования и развития в человеческой жизни.
Если бы «благородных мужей» Конфуция перенесли через время и пространство в идеальное государство Платона, их бы там приветствовали и пригласили занять место среди «стражей». Как мы видели в предыдущей главе, оба варианта идеализированного человека заключают в себе идеи высокого морального развития и службы обществу через управление им. Что также объединяет их – это идея, что только те, кто доказал способность к управлению, должен действительно править. Следовательно, политическая модель, предлагаемая обеими философиями, – это меритократия, как противовес аристократии крови. Те, кто этого достоин, должны править, а те, кто этого недостоин, будут управляемы, или им будут помогать управлять собой. Достоинство определяется через систему образования, так что дорога к посту стража в идеальном государстве Платона, как и конфуцианская тропа к государственной службе, требует серьезного формального образования и развития способностей.
Идея Сократа об образовании для стражей, а также для всех прочих слоев в хорошо организованном обществе, пронизывает все «Государство». Во второй и третьей книгах подробно обсуждаются специфические компоненты курса обучения. В более поздних книгах обсуждаются моральные преимущества математического образования, а далее объясняются преимущества предложенной Сократом идеи меритократии: ее сравнивают с четырьмя неправильными формами правления. Это тимократия, олигархия, радикальная демократия и тирания. Подробное обсуждение всех этих глав книги не входит в нашу задачу. Вместо этого я предлагаю вам синтез сократовского понимания того, что же является хорошо организованным обществом, кто такие управляющие им стражи и как этих стражей следует распознавать и воспитывать в качестве таковых на благо общества в целом. Может быть, лучше всего здесь начать с сократовского «Мифа о металлах» из третьей книги.
Специалисты по изучению религий указывают, что «Миф о металлах» характерен для платоновской функциональной теории религии. Иначе говоря, религиозный миф и история исполняют полезные функции в обществе, и неважно, имели ли они место в действительности. Истины, содержащиеся в мифе или истории, являются метафизическими, или философскими, которые существуют, несмотря на отсутствие реальных фактов в самой истории. Рассказанная Сократом история о металлах именно такова – фантастический миф, рожденный воображением, который иллюстрирует философскую истину о реальности, в данном случае, о различиях между способностями и возможностями людей, или же о том, что Сократ называет «природными способностями». Миф этот таков:
Источником происхождения всех людей является Мать-Земля. Однако боги разместили в земле металлы – золото, серебро и железо – таким образом, что, хотя все люди происходят из одного источника, каждый отличается от других содержащимся в нем металлом. Некоторые люди – «золотые», тогда как другие – «серебряные» или «железные». Подобным образом миф объясняет в литературной форме истину, которая существует в человеческой реальности. Смешение металлов в человеческой среде объясняет тот факт, что, хотя у двух «золотых» родителей, скорее всего, родится «золотое» потомство, с таким же успехом оно может оказаться «серебряным» или «железным». Нет никакой гарантии, что от золота родится золото, а от серебра – серебро. Золото может породить серебро, а серебро – железо.
В схеме Сократа стражи – золотые, солдаты – серебряные, а ремесленники и крестьяне – железные. Все эти роли необходимы и являются частью единого целого, что и составляет общество. Однако внутри этого базового эгалитаризма существует своя иерархия: золотые должны править всеми, включая самих себя. Только те, в ком проявляются характеристики золота, должны править. Те, в ком явственны характеристики серебра или железа, должны выполнять общественные обязанности, присущие этим металлам. Следовательно, общество должно быть структурировано так, чтобы уделять внимание особым металлам в каждой личности, чтобы тем, в ком проявляется золото, не были поручены железные работы, а те, в ком преобладает железо, не выполняли обязанностей золота. Хаос наступает, когда люди оказываются на должности, работе или при ответственности, которые не соответствуют их врожденным способностям или наклонностям. Природный металл людей, их врожденные таланты и способности следует различать, направлять и воспитывать для блага существования всего общества[7]. Этого можно добиться благодаря образованию.
На протяжении всей книги Сократ говорит об испытаниях и проверках, которые люди должны проходить, чтобы старейшины смогли определить, каков их «металл», или же, после проверки, заботиться, чтобы «металл» в каждом развивался и актуализировался в полной мере. Каждый получает базовое образование, но затем переключается на специализированное обучение – после того, как определены его природные способности и наклонности. На каждом уровне люди получают образование, нацеленное на выявление в них лучших человеческих возможностей, а также самое полное проявление их металла.
Лучшее образование помогает добиться также баланса между душой и телом. Сократ объясняет в третьей книге, что те, кто получает избыточное обучение в области музыки и поэзии за счет развития своих физических или спортивных возможностей, становятся мягкими, слабыми и вялыми. И напротив, те, кто получает только атлетическое образование без внимания к развитию восприятия красоты, становятся агрессивными и стремятся разрешить любые проблемы с помощью агрессии и насилия[8]. Люди многогранны и должны получать такое образование, чтобы оно помогло им достичь своего высшего потенциала человечности и личностей с особыми дарами или «металлами», присущими только им.
Те, кто имеет дар стража, конечно же, получают самое серьезное и продвинутое образование, поскольку ответственность за управление целым государством покоится на их плечах. На протяжении втрой и третьей книг Сократ обсуждает образование, которое должны получать стражи. Эти отрывки принадлежат к числу самых спорных пассажей в «Государстве», поскольку Сократ призывает к жесткому и тщательно составленному учебному плану для стражей, который покажется ограниченным и подвергнутым строгой цензуре многим из тех, кто сегодня живет на Западе. В этих отрывках Сократ утверждает, что стражи не должны знакомиться с определенными видами музыки, литературы или драмы, поскольку те имеют тенденцию создавать определенные качества в душе, которые в итоге подрывают способность стражей вычленять хорошее и править подобающим образом. Многие классические произведения античного греческого мира, такие, например, как труды Гомера и Гесиода, не входят в список того, что можно читать стражам, поскольку они показывают, как положительные герои вроде Ахиллеса или даже боги ведут себя далеко не положительным образом.
Определенные роли в драматических произведениях также противопоказаны будущим стражам, поскольку исполнение таких ролей в театре означает необходимость имитировать или изображать аморальное или, как минимум, проблематичное поведение персонажей, и это может развить в их душах способность к таким поступкам. Души стражей должны оберегаться и тщательно развиваться с самого раннего детства, чтобы в глубине своей личности они были склонны только к добру, красоте, порядку и справедливости. Их роль стражей требует этих душевных качеств, и поэтому следует старательно заботиться о формировании у них этих качеств с самого начала и о сохранении их в дальнейшем. Во второй книге Сократ говорит о юных стражах: «В этом нежном возрасте они чрезвычайно впечатлительны и, следовательно, склонны воспринимать любую модель из тех, что им представят»[9]. Далее он защищает цензуру в том, что касается определенных видов поэзии и других видов артистического самовыражения:
«Иначе наши стражи, воспитываясь на изображениях порока, словно на дурном пастбище, много такого соберут и поглотят — день за днем, по мелочам, но в многочисленных образцах, и из этого незаметно для них самих составится в их душе некое единое великое зло»[10].
Во все времена педагоги учитывают, что именно души людей, особенно стражей, они развивают и воспитывают. Сократ утверждает, что поскольку образование происходит на уровне души, образование в области искусства и музыки, вероятно, является самым важным компонентом учебы. Он объясняет это своему ученику Главкону:
«Так вот, Главкон, — сказал я, — в этом главнейшее воспитательное значение музыки и поэзии: ритм и гармония всего более проникают в глубь души и всего сильнее ее затрагивают; они несут с собой благообразие, а оно делает благообразным и человека, если кто правильно воспитан, если же нет, то наоборот. Кто в этой области воспитан как должно, тот очень остро воспримет разные упущения, неотделанность или природные недостатки. Его раздражение или, наоборот, удовольствие будут правильными; он будет хвалить то, что прекрасно, и, приняв его в свою душу, будет питаться им и сам станет безупречным; а безобразное [постыдное] он правильно осудит и возненавидит с юных лет, раньше даже, чем сумеет воспринять разумную речь; когда же придет пора такой речи, он полюбит ее, сознавая, что она ему свойственна по воспитанию»[11].
Самое главное здесь – это душа, или внутреннее «я», то, что в наше время, пожалуй, назвали бы характером человека. Его надо развивать со всех точек зрения, любыми средствами и через каждый компонент образовательной программы. Как конфуцианские «благородные мужи», «стражи» Сократа получают интенсивное образование во многих дисциплинах, включая музыку, поэзию, гимнастику, математику и многие другие сферы. И целью всего этого является воспитание личностей, которые в самой глубине своей души тянутся к справедливости, добру и гармонии. Только таким людям можно доверить управление целым государством. Только с такими людьми у руля корабль государства будет в безопасности плыть по часто опасным водам мира.
Такое видение образования для всех, особенно для стражей, становится центральным определением для справедливости, согласно Сократу, что есть центр всей беседы в «Государстве». Начиная с первой книги и далее, дискуссия снова и снова возвращается к концепции справедливости и к тому, как дать ей определение. В конце четвертой книги, после того как на протяжении двух предыдущих книг обсуждалось образование стражей, Сократ дает определение справедливости, теснейшим образом связанное с моделью образования, которую он описывал. Он говорит:
«Поистине справедливость была у нас чем-то в таком роде, но не в смысле внешних человеческих проявлений, а в смысле подлинно внутреннего воздействия на самого себя и на свои способности. Такой человек не позволит ни одному из имеющихся в его душе начал выполнять чужие задачи или досаждать друг другу взаимным вмешательством: он правильно отводит [каждому из этих начал] действительно то, что им свойственно; он владеет собой, приводит себя в порядок и становится сам себе другом; он прилаживает друг к другу три начала своей души, совсем как три основных тона созвучия – высокий, низкий и средний, да и промежуточные тоны, если они там случатся; все это он связывает вместе и так из множественности достигает собственного единства, рассудительности и слаженности. Таков он и в своих действиях, касаются ли они предпринимательства, физической культуры, занятий политикой или деловой активности. Во всем этом он считает и называет справедливой и прекрасной ту деятельность, которая способствует сохранению указанного состояния, а мудростью — умение руководить такой деятельностью»[12].
Значит, сама справедливость зависит от людей различных профессий и различного положения в обществе, которых с детства воспитывали на принципах красоты и добра. Более того, общество, которое полагается на управление таких людей, должно быть структурировано таким образом, чтобы воспроизводить эти типы людей для своего дальнейшего развития. Таким образом, образование играет в обществе главенствующую роль. Образование – это механизм, через который идет развитие лучшего в человеке, и лучшие формы обучения – это те, которые имеют своей основной целью (и при этом неважно, о каком предмете обучения тут идет речь) развитие человеческой души, приученной воспринимать справедливость, красоту и добро. Без таких личностей на всех своих уровнях общество гибнет.
Гюлен с его исламским мировоззрением, отстоящий на много веков и от Конфуция, и от Сократа, представляет нам в целом имеющую много общего с ними теорию образования, души и человеческого развития. Как и его древние коллеги, он полагает человека состоящим из телесного, ментального (умственного) и духовного компонентов. Каждый из этих компонентов следует развивать соответствующим образом для того, чтобы достичь полного человеческого потенциала, и это развитие достигается через образование. Гюлен объясняет:
«Мы – создания, которые состоят не только из одного тела, или разума, или чувства, или же духа. Мы – гармоничные сочетания всех этих элементов. Каждый из нас – это тело, извивающееся в путах потребностей, так же как и разум, который обладает гораздо более тонкими и жизненно важными потребностями, нежели тело, и которого движет в жизни беспокойство о прошлом и будущем… Более того, каждый человек – это создание, обладающее чувствами, которые нельзя удовлетворить разумом, и душой, благодаря через который мы обретаем нашу сущностную человеческую натуру. Каждая личность – это все названное вместе. Когда мужчина или женщина, вокруг которых обращаются все системы, будут рассматриваться как создание со всеми этими аспектами, и когда все наши потребности будут удовлетворены, мы обретем истинное счастье. С этой точки зрения истинный человеческий прогресс и развитие нашей сути возможны только через образование»[13].
Здесь мы видим перекличку с сократовским определением человеческой личности с ее тремя различными частями: разумом, или душой, устремлениями и телом. Все части следует развивать соответствующим образом, они должны действовать в установленном порядке в человеке ради полной реализации человеческой личности. Гюлен выражает в приведенном выше отрывке аналогичные чувства, а именно, что каждый человек – мужчина или женщина – представляет собой сложный комплекс компонентов, которые следует развивать в себе и организовывать гармонично, чтобы последовал человеческий прогресс.
Этот отрывок и другие ему подобные формируют часть более широкого обсуждения истории, в котором Гюлен прослеживает развитие цивилизаций как Востока, так и Запада.
Он утверждает, что, хотя цивилизация Запада доминировала в мире в течение последних столетий и обеспечила ведущую роль в науке и технологии, мировоззрение современного Запада является материалистичным, и в качестве такового оно ущербно. Это означает, что западное мировоззрение рассматривает человечество с призмы материализма и стремится к осуществлению человеческих устремлений в ограниченном масштабе. При таком подходе оказываются принесенными в жертву иные измерения человеческой личности, духовные, и такое пожертвование породило многие социальные кризисы.
Часть видения будущего у Гюлена включает в себя комбинирование лучшего из западной культуры, которая является научной и технологической, с лучшим из культуры восточной, т.е. духовной и моральной, чтобы создать более развитую и целостную человеческую культуру, которая введет нашу существующую реальность в новую эпоху[14].
Для Гюлена, как и Сократа и Конфуция, ни отдельная личность, ни общество в целом не достигают развития своего потенциала до высшей степени без образования. Гюлен видит образование как средство, благодаря которому люди становятся истинными созданиями, какими их сотворил Господь. Таким образом, получение образования является самой важной задачей в жизни. Он говорит:
«Главный долг и основная цель человеческой жизни – добиться познания. Усилие для достижения этого, известное как образование, есть процесс совершенствования, посредством которого мы по заслугам обретаем, в духовном, интеллектуальном и физическом измерениях нашего существа, ранг, предназначенный нам как безупречному примеру мироздания… Наш главный долг в жизни – добиться совершенства и чистоты в наших помыслах, воззрениях и вере. Исполняя свой долг служения Создателю, Дарящему блага и Покровителю, проникая в тайну мироздания благодаря нашему потенциалу и способностям, мы стремимся достичь уровня истинной человечности и стать достойными благословенной вечной жизни в другом, возвышенном мире»[15].
Таким образом, Гюлен рассматривает учение и образование в качестве одной из фундаментальных целей человечества. Иначе говоря, цель человеческой жизни – стать совершенным человеком, и это происходит через учение и познание. Гюлен как мусульманин ставит это в рамки более широкого контекста служения Богу. Однако это можно с равным успехом поместить в аристотелевский контекст, в котором цель или функция всего – быть собой полностью и безупречно, и все по своей природе обладает внутренними компонентами и способностями для того, чтобы быть безупречно собой, если для этого созданы соответствующие условия. Люди рождаются со способностью стать совершенными, и для Гюлена (как и для Аристотеля, Сократа, Конфуция и многих других) врожденный механизм для достижения этого совершенства – это наша способность учиться благодаря образованию. Гюлен говорит так:
«Поскольку «истинная» жизнь возможна только через познание, тех, кто забывал об учении и познании, можно считать «мертвыми», даже если они биологически живы. Мы были созданы для того, чтобы учиться и передавать то, чему обучились, другим»[16].
На протяжении всей своей работы Гюлен говорит о необходимости общего образования для всех людей, чтобы функционировала любая цивилизация. Он утверждает, что люди «цивилизованы» только до той степени, до которой они образованны, особенно в традиционных ценностях своей культуры. Слаженность в жизни на всех уровнях приходит через образование всех граждан нации или государства в общем мировоззрении и сути ценностей. Однако транснациональное движение Гюлена фокусирует внимание на образовании, выходящем далеко за рамки какого-то определенного набора культурных ценностей или норм.
Почти одна тысяча школ (ко времени написания этой книги), которыми управляют члены движения Гюлена, существуют во всем мире и дают образование детям и молодежи по самому широкому кругу предметов: научные дисциплины, математика, история, язык, литература, социальные или культурологические исследования, искусство, музыка и др. Люди, вдохновленные учением Гюлена, открывали школы в Турции после того, как правительство разрешило деятельность частных школ при условии, что они придерживались предписанного государством учебного курса и подвергались государственным инспекциям. Школы, основанные участниками движения Гюлена в других странах, работают с тем же базовым подходом к образованию, что и школы в Турции, но они все больше внимания уделяют национальной культуре и ценностям каждой страны.
Сам Гюлен не имеет почти никакого контакта с этими школами, а может быть, и вовсе никакого, и даже не знает ни точного их количества, ни их названий. Его собственный ранний педагогический опыт, а также его идеи об образовании, глобальной общности, человеческом прогрессе и т.д. просто вдохновили целое поколение людей создать школы по всей Турции, Центральной Азии, Европе, Африке и в других регионах, чтобы сражаться с вечными проблемами невежества, нищеты и раскола.
Базовая структура и характер этих школ таковы, что они финансируются через благотворительные организации, общественные группы и плату за обучение. Местная администрация помогает с инфраструктурой. Учителя работают с мыслью о служении другим, часто за низкую плату. Как уже было упомянуто во введении в книгу, я посетила многие такие школы на территории всей Турции и встречалась со спонсорами, т.е. местными бизнесменами и руководителями местных общин, которые объединились, чтобы создавать в своих регионах эти школы.
Часто оказывалось, что здание школы – самое современное архитектурное сооружение в районе. Стены школ увешаны фотографиями учеников, получающих награды на различных национальных и международных конкурсах и соревнованиях, или принимаемых в стенах школы гостей – министров правительства Турции и членов парламента. Учебные помещения, лаборатории и офисы чрезвычайно функциональны и выглядят весьма внушительно, даже когда их используют сотни восторженных учеников. Сами ученики оживленные, смышленые и стремятся попрактиковаться в английском языке, разговаривая с гостями из Америки. Руководители, администраторы и учителя серьезны, преданы своему делу и гордятся школами и учениками. Многие из них живут рядом с учениками, если школа предлагает систему пансиона.
Мне приходилось делить трапезу со многими турецкими семьями, которые посылают своих детей в эти школы, и в каждом городе, в каждом регионе я задавала один и тот же вопрос: «Почему вы посылаете своих детей в эту школу?» Каждый раз я получала один и тот же ответ. Они посылают их в эту школу из-за преданности учителей своему делу, качества образования и в целом – из-за видения того, чего именно эта школа, благодаря своим учителям, добивается в отношении глобальной гуманности, образования, толерантности и диалога.
Образовательные идеи Гюлена охватывают не только школу, но также семью, общину и средства массовой информации. Все главные компоненты общества должны работать в одном направлении, стремясь дать молодому поколению образование и выгоду познания.
(Кстати, это созвучно идеям Милля, описанным в одной из предыдущих глав, что все общественные институты должны быть организованы таким образом, чтобы они культивировали в людях их врожденные способности к высшим удовольствиям. – прим. авт.).
Ставки здесь очень высоки, поскольку будущее любой нации или цивилизации зависит от ее молодежи. Гюлен утверждает:
«Люди, которые хотят гарантировать свое будущее, не могут с безразличием относиться к образованию своих детей. Семья, школа, окружение и средства массовой информации должны все кооперироваться, чтобы обеспечить желаемый результат… Особенно СМИ должны делать свой вклад в образование молодого поколения, следуя образовательной политике, которую одобрило общество. Школа должна быть безупречной настолько, насколько это возможно, в том, что касается учебной программы, научных и моральных стандартов педагогов и физических условий обучения. Семья же должна обеспечить необходимую теплоту и атмосферу, в которой растут дети»[17].
Здесь, как мы видим, Гюлен высказывает идеи, созвучные тем, о которых говорит Сократ в «Государстве». Как мы видели выше, Сократ заходит так далеко, что выступает в пользу цензуры для поэтов и музыкантов, этих СМИ Древней Греции, чтобы стражи получали только те художественные впечатления, которые возвышали бы их душу. Хотя Гюлен нигде не выступает в пользу цензуры, как Сократ, он, подобно Сократу, в целом беспокоится об общем образовании, которое способствовало бы в полной мере реализации человеческой сущности, человечности, что включает поддержку родителей и общества, школьное окружение, преподаваемые предметы и моральные стандарты, которых придерживаются учителя.
Мы видим еще большую роль образования для всех в обществе, когда Гюлен говорит о роли принципа совещательности, в исламе особенно, и в обществе в целом. Он посвящает целую главу этой теме в «Статуе наших душ», и в этой главе Гюлен четко дает определение той жизненно важной роли, которую играют хорошо образованные люди в развитии общества, и тому, какие виды образования нужны сегодняшнему миру в эпоху глобализации. Он начинает с того, что приводит цитату из Корана о том, что свершение дел путем взаимного обмена мнения, в духе совещательности попадает в ту же категорию, что совершение регулярных молитв. Далее он говорит о той важнейшей роли, которую играет принцип совещательности в исламе, так как без него общество нельзя назвать мусульманским в полном смысле этого слова. Он продолжает свою мысль, объясняя, как это работает в мусульманской общине:
«Принцип совещательности – это один из главных принципов, который позволяет исламскому порядку сохраняться как системе. Совещаниям принадлежит самая важная миссия и долг разрешения проблем, затрагивающих индивидуума и общину, народ и государство, науку и познание, экономику и социологию, если, конечно, речь не идет про насс (божественное указание; строки из Корана или хадисы Пророка Мухаммада (с.а.с.), которые являются решающим аргументом в любом споре относительно канонических предписаний), имеющий ясное значение в этих вопросах»[18].
Даже правители должны использовать принцип совещательности при решении государственных вопросов. Совещание – это метод, используя который правитель (или правители) принимает решения, влияющие буквально на все стороны жизни, от уровня отдельной личности до уровня общины в целом. Гюлен на нескольких страницах приводит цитаты из Кораны, подтверждающие важность принципа совещательности, и объясняет историю его использования в исламе, а также дает обзор установившейся практики использования этого принципа. Затем он обращается к центральному вопросу: Кто же способен давать советы? К кому должны обращаться правители и с кем советоваться? Кто имеет право и достаточную квалификацию, чтобы давать советы? Гюлен сам отвечает на этот вопрос:
«Поскольку вопросы, предложенные для рассмотрения, требуют большого объема знаний, жизненного опыта и способностей к экспертизе, совещательный совет должен состоять из людей, которые отличаются именно этими качествами. Это должен быть совет, состоящий из людей высокого полета, которые способны разрешить многие проблемы. Особенно сегодня, когда жизнь становится все более сложной и запутанной, и каждая проблема становится всеобъемлющей, обретает глобальный характер. Поэтому жизненно важно, чтобы в совет входили те, кто компетентен в естественных науках, инженерном деле и технологиях, владение которыми мусульманами большей частью считаются подобающими, а также те люди, крупные специалисты, которые знают суть ислама, его реальность, дух и науку. Можно консультироваться с квалифицированными специалистами из различных областей мировой науки и техники и других требуемых областей, но принятые решения должны быть проанализированы авторитетными в религиозных вопросах людьми, которые должны определить совместимость и соответствие того, что решено, с исламом»[19].
В этом отрывке мы начинаем видеть тот высокий стандарт, которому должны соответствовать люди, чтобы быть советниками и консультантами. Важно помнить, что Гюлен формирует свое видение для исламского общества, которое он считает лучшим из возможных. Соглашаться с ним или нет – в данном случае неважно. Суть здесь состоит в том, что внутри представляемого им общества образование является жизненно важным для всех для того, чтобы овладеть необходимыми особенностями истинной человеческой сущности. Более того, высокие уровни образования необходимы тем элитным кадрам, которые должны служить советниками правителей по определенным вопросам или же, возможно, будут сами руководителями в той или иной степени. Гюлен объясняет далее:
«В зависимости от разных обстоятельств в разные времена функционирование таких совещательных комитетов и их состав могут меняться, но квалификация и качества этих избранных людей, которых отличают познания, справедливость, общественный опыт, социальное образование, мудрость и рассудительность, никогда не должны меняться»[20].
Чаще всего эти советники будут теми «идеальными людьми» или «людьми сердца», которых описывает в своих трудах Гюлен и о которых мы говорили в предыдущей главе. Такие советники – это те, кого должны обучать школы, вдохновленные Гюленом. Это молодые люди, которые выйдут в мир, обладая не только высоким уровнем академического обучения в различных профессиях, но и добродетельным характером. Некоторые из этих молодых людей достигнут чрезвычайного уровня в успехах и мудрости и будут призваны служить советниками. Совершая это, они будут тем самым поколением «идеальных людей», которые должны привести к нам новую социальную реальность. Тем самым они исправят ложное расхождение между наукой и религией, сведут вместе Восток и Запад и предложат миру новый образ жизни.
Для Гюлена нет иного пути к структуризации общества, которое заслуживает того, чтобы его называли «человечным», и, разумеется, нет другого пути для общества, которое можно называть «исламским». Люди обладают потенциалом для достижения совершенства, и те кто хочет достичь совершенства должны влиять на общество в качестве правителей или советников или же местных руководителей общины. Чтобы добиться любого из этих положений, люди должны получать целенаправленное, соответствующее образование. Школы транснационального движения Гюлена – это современная инициатива, действующая в этом направлении, и они стремятся дать образование представителям молодежи из всех слоев общества, чтобы они стали добродетельными и хорошо обученными людьми, которые, как конфуцианские «благородные мужи», оказывают влияние на все и всех вокруг себя силой (те) своих познаний, доброты и красоты.
Каждый из участников нашего «триалога» представляет убедительное гуманистическое видение того, что возможно на человеческом общественном и политическом уровне. И в значительной степени сила этого видения проистекает из того духовного, или нематериального качества, которое они все, каждый своим собственным образом и внутри своего собственного культурного и лингвистического контекста, признают в качестве центральной части «человечности». Именно это свойство души и есть то, по их соответствующему мнению, что отличает человека от всего прочего животного мира. Все трое твердо верят в возможность развивать нашу врожденную способность к безупречной человечности, хотя все трое признают, что многие люди никогда не используют эту возможность. Их вера в эту способность, и все равно – используется она или нет, есть то, что делает Конфуция, Сократа и Гюлена гуманистами в самом широком смысле этого слова. Они верят в силу человека стать полностью и идеально человечным.
Более того, поскольку люди могут сделать это, они должны делать это. Эти люди – не фаталисты и не детерминисты. Они не рассматривают людей, индивидуально или коллективно, как пешек истории или судьбы. Особенно Гюлен, даже принимая во внимание его взгляды на Всемогущего, Всезнающего Бога, призывает своих читателей принять на себя ответственность за себя и за весь мир. Вызов ответственности – это большой вызов во все времена, но, возможно, что наш нынешний век быстрых перемен и массового насилия призывает нас принять этот вызов громче, чем когда бы то ни было. В нашей следующей главе мы обратимся именно к этой теме – ответственности.
[1] Confucius. The Analects. Trans. David Hinton. Washington, D. C.: Counterpoint, 1988, p. xxiv–xxv.
[2] Confucius. The Analects. Trans. David Hinton. Washington, D. C.: Counterpoint, 1988, p. 198.
[3] Там же, p. 178.
[4] Thompson, Laurence G. Chinese Religion: An Introduction. Fifth edition. Belmont, CA: Wadsworth Publishing Company, 1996, p. 145–146.
[5] Сonfucius. The Analects, p. 198.
[6] Малявин Ф. Конфуций, с. 183.
[7] Plato. The Republic, p. 113–114.
[8] Plato. The Republic, p. 109.
[9] Plato. The Republic, p. 73.
[10] Там же, p. 99.
[11] Plato. The Republic, p. 99.
[12] Plato. The Republic, р. 137.
[13] Gulen M. F. Essays, Perspectives, Opinions. New Jersey: The Light Inc., 2005, p. 80.
[14] Gulen M. F. Pearls of Wisdom. Fairfax: The Fountain, 2000, p. 231–232.
[15] Gulen F. Toward a Global Civilization of Love and Tolerance, p. 202.
[16] Там же, p. 217.
[17] Gulen F. Toward a Global Civilization of Love and Tolerance, p. 206–207.
[18] Gulen M. F. The Statue of Our Souls, p. 45.
[19] Gulen M. F. The Statue of Our Souls, p. 54–55.
[20] Gulen M. F. The Statue of Our Souls, p. 55.
- Создано .